Я смотрела, как бледная Соня стояла у гроба собственной матери и смотрела на нее совершенно пустым взглядом. На улице лил дождь, а мы находились под зонтиками в полной тишине. Присутствующие коллеги, знакомые, друзья приносили цветы пока рядом с дочерью стоял Вишневский. Его взгляд заледенел, а губы шептали очередное "Спасибо". Бледные лица смешались с серостью надгробных плит. Земля под ногами растекалась от воды и превращалась в скользкую противную жижу. После того, как я и Фролов летели три с половиной часа в полном молчании и встретились с ребятами, Вишневская кинулась ко мне в объятия. И сейчас наблюдая за тем, как она глядела на бледное лицо своей матери, понимала, что ей больно, но она не показывала своих эмоций, скрывая под маской безразличия. Минут через двадцать люди расходились и остались только близкие. Они и провожали в последний путь. Подняв глаза к мрачному небу, думала о смерти и что она для меня значит.
— Она никогда не была идеальной, — тихо начала Соня, не отрывая взгляда от гроба, крышку которого забивали длинными гвоздями.
Тук. Тук. Тук. Удары эхом отзывались внутри. Раз за разом, присобачивая на сердце новые шрамы и следы потери. Дождь усилился, барабаня по зонтикам, словно напоминая о том, что скорбь — это нормально.
— Мы были в непростых взаимоотношениях, но она все равно оставалась моей матерью, — продолжила она свою мысль.
По приезду во время подготовки похорон, Вишневская почти не плакала. Только изредка давала волю, но тут же отдергивала себя и пыталась менять темы для разговора. В итоге, находясь на кладбище, она все та же холодная статуя, и я знала, что она просто держит себя в руках, чтобы не показывать другим настоящую сторону боли. Могильщики спросили разрешение у ее отца, и он молча кивнул. Гроб сняли со стульев и аккуратно положили на плотные держатели, фиксируя, чтобы он не упал вниз. В Соне угасала жизнь и это заметно по потухшему взгляду. Его медленно опускали в выкопанную яму, приговаривая другим другом, а потом мужчины отошли на безопасное расстояние и дали возможность в последний раз попрощаться. Сначала горсть мокрой земли в ладонь взял ее отец, затем несколько родственников и друзей, и остались мы. Я решила, что буду последней. Каждый подходил с осторожностью, говорил сопутствующие слова и отходил в сторону, стирая слезы с лица. Громов и Фролов держались поблизости, если вдруг Вишневской станет плохо. Подходя к яме, наклонилась за землёй и уставилась на присыпанную крышку. Сердце невыносимо отзывалось тяжестью. Я представила, как бы себя чувствовала, будь на ее месте моя мать. Плакала ли я? Бросив горсточку, отошла назад и наблюдала за тем, как могильщики схватились за лопаты и начали закапывать. Последний раз, когда я была на похоронах, это был дедушка. Единственный человек, который меня понимал и принимал такой какая я есть. Воспоминания ударили в голову, а на глаза навернулись слезы. Хоть это и было давно, но осадок и ощущения, будто только вчера. Поэтому, я никогда не любила кладбище. Здесь то, к чему ты не можешь прикоснуться, как раньше и от этого становится куда больнее, нежели ты осознаешь, что человека уже нет с тобой рядом.
— Нам пора, — низким тоном сообщил Игорь, оказавшись возле. — Мы едем в ресторан.
— Хорошо, — глухо ответила и незаметно вытерла поступившие слезы в уголках глаз, чтобы он не заметил.
Все распределить по местам, и мы отправились на поминки. Вишневский взял на себя заботы о похоронах. Снял целый ресторан для того, чтобы сделать все по правилам мертвого мира. Я сидела на заднем сиденье машины Громова и смотрела в окно. Отдаленно услышала разговор Сони с отцом.
— Извини, пап, я не смогу. Поеду домой.
Ее голос становился все тише и тише. Моя спина напряглось, потому что не знала какая будет реакция на том конце и облегчённо выдохнула после ее "Спасибо". Он ее понял и принял. Макс свернул с назначенного пути в сторону дома.
— Заедем в магазин, — предложила я, наблюдая за пешеходами на улице.
Молчаливое согласие. Я сама взяла на свои плечи ответственность за то, чтобы минимально накрыть стол в квартире, где мы жили. По пути, они рассказали, что хотят свое жилье. Неожиданный удар прямо по сердцу. Мне придется жить одной, но об этом я буду думать по возвращению. Поднимаясь по лестничному пролету с сумками в руках, размышляла о собственной жизни. Даже не услышала шаги позади, а когда повернула к открытой двери только сейчас осознала, что за мной шел Фролов. Он следил за тем, чтобы ничего не случилось. Проходя внутрь, вновь обратила внимание на дизайн и расположение комнат. Наш небольшой ремонт, убранная квартира и запах лилий. Запах той самой смерти. Цветы, напоминающие, что жизнь не вечна. Я занималась приготовлением закусок, пока ребята находились в гостиной и разговаривали. Наша жизнь поменялась. Мы либо стали взрослее, либо горе одного из нас сплотило больше. Вроде и вместе, а вроде и раздельно. Никто не знает, как правильно поддержать, потому что все находящиеся здесь не умеют проявлять определенные эмоции. Поддержка может быть молчаливой с помощью действий. Не обязательно что-то говорить, главное не оставлять в одиночестве. В мое время, когда я потеряла дедушку никого не было рядом. Не знаю, как у других и все ли из нас потеряли кого-то, но на данный момент мы можем поменять что-то друг в друге и в себе. Закончив с сервировкой небольшого кухонного стола, поставила бутылку водки и четыре рюмки рядом. Пройдя к гостиной, замешкалась у дверей, услышав разговор.
— Терять кого-то страшно, — прошептала Соня.
— Да. Но ты ничего не можешь изменить, — заботливо ответил ей Громов.
Я выглянула и увидела, как он ее обнимает, прижав к себе. Игорь сидел в кресле, словно был в своих мыслях. Черные одежды навевали тоску и отчаяние. Атмосфера становилась вязкой, тяжёлой, и колючей. Настенные часы тикали, пока наши сердца бились в разнобой.
— Ребят, давайте помянем, — прохрипела и прочистила горло.
Если раньше здесь были смех и улыбки, то теперь нет никакой радости, а только безумная пустота, которая затягивает с новой силой вперемешку со звенящей тишиной. Вишневская на слабых ногах поднялась с дивана, а вместе с ней и Громов. Они прошли мимо меня на кухню, а я осталась стоять на своем месте. Затем ровно за ними последовал Фролов. Еле заметное касание его пальцев к руке вызвали мурашки. Я прикусила губу и опустив голову, шла к ним. Макс наливал в рюмки алкоголь и раздавал каждому. Взяв свое, мы переглянулись и подняв их наверх, молча выпили. Горло обожгло, и я закашлялась, но успела схватить кусочек сыра, чтобы унять саднящую боль на желудке. Ударило в голову. Соня попросила налить ещё. Усаживаясь на места, в очередном молчании, перекусывали и подливали друг другу пока не осталась половина бутылки. От усталости у Вишневской слипались глаза. Она попросила Макса отдохнуть вместе, и они ушли. Дожевывая бутерброд, думала о том, как же чертовски невыносимо ей сейчас пить за того, кто ещё был когда-то жив. Я встала из-за стола и начала убирать оставшуюся еду в холодильник, перемещаясь по кухне, пока Игорь находился рядом. Он подавал мне тарелки, мусор и все остальное. Когда все было убрано, я открыла маленькое окно и увидев пачку сигарет Громова, схватила одну и прикурила. Едкий дым забился в нос. Затягиваясь, щелкала пальцами. На столе осталась водка и пару бутербродов на случай, если кому-то понадобиться поддержка и нужда. Щёлкнула зажигалка и я повернула голову. Фролов немигающим взглядом смотрел на меня, делая затяжки.
— Ты когда-нибудь терял кого-нибудь? — вдруг спросила и отвернулась, зная, что он не ответит после нашего скандала перед полетом.
— Да.
Его голос стал для меня громом среди ясного неба. Его откровение взорвало во мне миллионы атомов. Его шаг навстречу и одеколон вскружил пьяные мозги до предела.
— Кого? — опустила голову, стряхнув пепел в банку для бычков.
— Отца.
Он стоял рядом. Мне хотелось облокотиться на него. Чтобы Фролов обнял своими крепкими руками и просто дал мне возможность затеряться между реальностью и сном. Пусть хоть на мгновение. Мне было необходимо почувствовать защиту и понимание, что я не одна, но сдержалась и не сделала того, чего хотелось. И так всю свою жизнь. Мои поступки либо на зло, либо знак покорства. Ещё совсем недавно, я совершенно не знала, что мне делать и как быть со своей жизнью. А теперь, понимаю, насколько потеряна. Суждено ли воплотить свою мечту открыть кафе и правильное ли это решение. Был ли у меня выбор плыть в другую сторону? Он будто прочитал мои мысли, когда его руки упали мне на плечи и притянули к себе.
— А ты?
— Что? — не соображая, прижалась к нему спиной и проморгалась затуманенным глазами не то от слез, не то от алкоголя.
— Кого ты потеряла?
Шепот на кухне звучали гонгом. В висках пульсировало.
— Дедушку.
— Давно? — он провел пальцами по рукам от плеча до локтей, держа сигарету губами.
Сначала не поняла, что замёрзла, пока теплые руки не согрели кожу. Мы стояли у открытой форточки слишком долго.
— Несколько лет назад. А твой отец когда ушел? — откинула голову назад, расслабляясь и наплевав на контроль в голове. Пусть будет как будет.
— Когда мне было десять, — выдохнул он у уха, еле заметно касаясь губами. Запах табака становился родным.
— Мне жаль.
— Все в порядке. Смерть — естественный процесс нашей жизни. Рано или поздно любимые люди покинут мир живых и перейдут черту.
Наш разговор перерос во что-то весьма личное. Ещё не было такого, когда мы могли стоять и просто разговаривать без каких-либо приколов. Обычно язвим, сводим друг друга с ума или ссоримся, а тут спокойно разговариваем, будто знаем друг друга целую вечность.
— Я знаю, но, когда они уходят первыми, а ты ещё остаёшься живым, становится как-то не по себе, — усмехнулась.
— К сожалению. Но такова природа. Родители могут хоронить своих детей и наоборот. Смерти не важно кто перед ней. Будь то старик, ребенок, женщина, мужчина, убийца, политик, богатый или бедняк. Она просто забирает, когда наступает время. Берет всех за руки и направляет на другой берег. Мы можем проклинать ее сколько угодно. Кричать насколько все несправедливо. Биться в гребанных конвульсиях, запивая неимоверным количеством алкоголя и теряться в глубинах пустоты. Сколько бы человек не умолял, не просил, не ругался, мертвого не вернуть.
Слова вонзались острыми ножами глубоко в сердце. Он прав насчёт самой смерти. Ей, действительно, плевать хорошим человек был при жизни или плохим. Ненавидел ли людей или любил. Издевался, бил, насиловал или же помогал, сочувствовал, поддерживал. Кто бы не стоял перед ней, она просто забирала жизнь, а там никто не знает, что дальше. Я слушала его, будто глоток свежего воздуха. Его мысли не такие, какими были раньше. Он здесь передо мной открыл истинную душу, обнимая со спины и успокаивал истеричное девчачье сердце.
— Ты скучаешь по нему?
— Каждый, гребанный, день, — смешок из уст пробил меня насквозь. — Расскажи мне о дедушке.
— У него был тяжёлый характер, — я вспоминала черты лица, когда начала рассказ. — Седые волосы и вставная челюсть.
— Это единственное, что ты запомнила? — он ущипнул за руку и я тихо взвизгнула, но улыбнулась уголками губ.
— Нет. И вообще-то мне больно, — обиженно фыркнула. — На самом деле с каждым прожитым годом мне кажется, я забываю, как он выглядел. Если бы не фотография, то наверно, и не вспомнила бы его образ.
— Продолжай.
Игорь потянулся за новой сигаретой, не отпуская из объятий. Я не понимала зачем ему понадобилось лезть в душу, когда несколько часов назад он дал мне понять, что не хочет никаких попыток.
— Что ты хочешь, Фролов? — сама не заметила, как напряглась, а голос стал подавленным.
— Чтобы ты рассказала о нем, — впихнув сигарету между губ, прикурил одним чирком зажигалки и сделал затяжку.
— Для чего? Чтобы найти слабые места, по которым можно будет ударить?
— По-моему у тебя бурная фантазия, Покровская.
— То, что произошло в аэропорту...
— Выплеск эмоций. Вы девушки думаете, что у нас парней нет чувств что ли?
— Ну, — засомневалась высказать ему всю правду, — нет. Просто тогда ты сам дал мне понять, что даёшь время на выбор, а сейчас пытаешься залезть в прошлое, будто ничего не было.
— У тебя всегда был выбор. Просто ты сама не понимаешь, чему следовать. Либо верить мозгам, которые складывают дважды два, либо сердцу, которое хочет чего-то большего.
— Вот как...
Я растерялась от того, что он сказал и как. Неужели мне действительно чуждо чувство любви, влюбленности и счастья? Может, организм боится всего этого? Он обнял одной рукой со стороны плеч сильнее и выдыхая сигаретный дым, прошептал:
— Просто расскажи мне, что у тебя на душе, лягушонок.
— Во-первых, перестань меня так называть, — пробухтела недовольно. — Во-вторых, будь добр, сам определись что ты хочешь. Как я и сказала перед посадкой, эмоциональные качели ни к чему. И в-третьих, ты серьезно приехал на курсы ради меня? — замерла, выжидая его ответ.
— Да.
Повисло молчание. Игорь не продолжил, а только высказал короткую фразу, по которой я должна была все понять, но стало запутаннее.
— Подробнее. Я не умею читать твои мысли, Фролов.
— Я задам встречный вопрос. Ты, правда, следила за моим телеграмом? — у него вырвалась усмешка.
Уши сразу же загорелись, а щеки вспыхнули румянцем. Откуда он узнал? Что? Я же не могла ему рассказать об этом? Кусочки воспоминаний ярко пестрили в голове во время болезни. Тихие нелепые разговоры ночью, наши объятия и мои безумные хаотичные обвинения в его сторону. Пульс зашкаливал, долбя все тело быстрыми ударами. Сердце в районе горла отбивало чечётку. Он поймал меня в ловушку, в которую сама же и угодила. Если совру ему, то он посмеётся надо мной и будет издеваться, а если скажу правду, то подумает, что я какая-то ненормальная сталкерша раз следила за его жизнью. И какой же вариант хуже?
— Вообще-то, мы сейчас разговариваем на другую тему, — отмолчалась, унимая дрожь не то от страха быть уличенной, ни то от холода из окна.
— Не уходи от ответа. Если ты хочешь от меня подробностей, то сама будь честна, — он коснулся губами уха.
— Хорошо, — я сглотнула. — Да. Мельком увидела канал.
— Судя по тому, как ты цитировала слова, то...
Фролов потушил сигарету и развернул меня к себе, заглядывая в глаза. Пришлось запрокинуть голову и отвести взгляд в сторону. Я не привыкла стоять перед парнем и оправдываться за свои действия. Особенно перед ним.
— Ты пытаешь меня в чем-то обвинить? — я злилась не на него, а на себя. На то, как глупо выгляжу рядом с ним. На то, как приходится краснеть и понимать, что он прав. На то, как теряю рассудок, когда дело касается его.
— Честность, Покровская. Просто скажи и все.
— Да, я за тобой следила. Это было неосознанно поначалу. Я тогда читала Сонины посты и решила вбить твое имя. Первая фотография самолёта вывела меня из колеи. Отрицала, что такое возможно и подумала об ошибке. Когда это все оказалось правдой, то потеряла сознание. На место шока, пришел гнев, потому что тогда, когда я уехала, то винила тебя. Бежала от тебя. Бежала прочь лишь бы не верить, лишь бы не чувствовать той тупо нудящей боли в груди из-за предательства. И все началось по новой, как в Институте. Наша война, соперничество, ненависть и притяжение, — говорила ему, смотря на стол. — И снова наблюдала и не понимала зачем ты предложил тот спор во время вечеринки, когда сам же думал о другой девушке. И вечные твои нестабильные действия взрывали мне мозги. То отталкивал, то притягивал. Затем произошел взрыв. Ты сказал моим ребятам из команды, что мы встречаемся, а это было не так и поэтому получил по заслугам за свое долбанное враньё. А потом я узнаю о беде Сони, не зная, что делать и тут ты, словно принц на байке, сообщаешь мне о рейсе на самолёте и посылаешь своего друга. Наша стычка в аэропорту высосала из меня все силы, Фролов. Поэтому, скажи мне честно и подробно, чего ты хочешь от меня? Что тебе нужно?
Плечи поникли, но я оставалась непреклонной. Оторвав взгляд от бутербродов, перевела на него и изумилась. Искренне. В его глазах таилась неимоверная боль, смешанная с любовью. Он бегал глазами по моему лицу, а я почувствовала себя полнейшей дурой. Я отрицала свои чувства к нему. Помню, как сказала Вишневской, что между нами нет химии. Нет каких-либо намеков, а сама сходила с ума по его запаху, прикосновениям, и желанием поцелуя по ночам. Не знаю, что ударило мне в голову. Усталость от бега? Или же небольшое количество алкоголя в крови? Может, сейчас не то время, выяснять отношения, но Игорь сам начал разговор. Мне пришлось высказать ему все, что накопилось внутри. И теперь, мне некуда бежать и отменять слова не по моим правилам. Ощущение обнаженного тела. Вот, как я себя чувствовала перед ним. Каждая секунда ударилась в голове и Фролов молчал. Тихий смех внутри. Истеричный, идиотский, глупый, словно меня поимели. Открыла рот, чтобы сказать ему заветное "забей", как он опередил и ответил хриплым голосом, от которого кружилась голова и подгибались ноги:
— Я хочу тебя. Всю. С недостатками и положительными качествами. Мне неважно, что было в прошлом. Мне неважно, какие скелеты ты хранишь в себе. Но мне важно одно. Ты и наше будущее вместе, Покровская.
Он сломал меня за несколько секунд несколькими словами. Я обмякла в его руках, не веря в происходящее, между нами. Игорь смог разрушить, ту, стену, которую мы строили друг для друга. Почему? Почему он смог это сделать? Почему я готова прыгнуть ему в объятия и рыдать? Пальцы задрожали, дыхание участилось, а взгляд блуждал по его лицу, будто искал ответы и правду. Но то, что я увидела врезалось мне в сознание. Его глаза. Они источали тепло и нежность, уверенность и страх. Мы друг перед другом, словно зверь и добыча. Словно сломанные души. Не до конца понимала, как такое могло произойти, но Фролов притянул меня к себе за шею и поцеловал. Прикрыв глаза, слабыми руками обхватила его плечи и позволила судьбе вести себя за собой. Приоткрыв губы, впервые впустила его в свой мир. Раскалённый от страсти язык ворвался, двигаясь напролом через препятствия и я утонула. В тех чувствах, которые он вызывал внутри. Трепет и удовольствие накрыли с головой, подкашивая ноги. Мы целовались поначалу осторожно, а потом все изменилось. Темп ускорился. Его губы обхватывали мои, а наши языки выкручивались змеёй, пробуя на вкус. У меня кружилась голова от поднимающегося жара. Второй рукой, Игорь притянул крепче к себе за талию, и я врезалась в его крепкую грудь. Соски предательски набухли, пока его горячая ладонь на шее, сжималась сильнее и он наклонял мою голову, ещё больше углубляя поцелуй. Черт возьми, он сводил с ума каждую клеточку моего организма. Тихий стон вырвался наружу, и я услышала утробное рычание. Действуя на рефлексах, обняла его двумя руками за шею, сцепив их в замок, тем самым, давая ему доступ ещё больше. Игорь подхватил меня за бедра и усадил на подоконник, вставая между ног и не прерывая поцелуй. Ещё один стон, когда почувствовала давление внизу и прохладу от окна по спине, прижатая к стеклу. Мы не просто целовались, а бились в полнейшем экстазе, соревнуясь между собой, кто сможет дать больше. Я сдалась первой и отстранилась от него. Жадно хватая воздух, подняла затуманенный взгляд на него и заметила в нем огонь. Тот дикий, готовый поджечь всю землю и стереть с лица земли. Его грудь вздымалась неровно, сбивчиво, отрывисто. Взгляд невольно упал на опухшие губы перед собой и хрипло выдохнула. Было ли это нашей общей ошибкой? Мне плевать. Абсолютно плевать на то, если вдруг он передумает. Если вдруг сам скажет, что мы все сделали неправильно. Плевать, если будет дразнить. Его губы и поцелуи — беспощадность и идеальность в одном флаконе. И я хочу продолжить с ним нашу маленькую игру, но уже на новом уровне. Я хочу его поцелуев.
— Фролов...
— Игорь, — сипло произнес. — Для тебя я буду кем угодно, Покровская.
— Вика, — ответила ему тем же.
Он выдохнул со свистом в лёгких и прижался лбом ко лбу.
— Ты только что подожгла ад в моей душе.
— Там, итак, горячо, один пожар ничего не значит, — усмехнулась.
— Нет, лягушонок. Твой огонь выпустил всех демонов на волю, — он тоже усмехнулся.
— Тогда придется нацепить на них цепь.
— Я не против.
Больше ни слова не сказано, между нами, потому что ещё один поцелуй накрыл нас обоих. Жадный, жгучий, будто острый перец мексиканской кухни, и молниеносный. Пальцы Фролова держали мое лицо, а потом зарылись в волосы, откидывая голову. Я прижала руку к его шее, притянув теснее. Мы будто два сумасшедших, сбежавших из психиатрической клиники. Мы два тонущих корабля. Мы животные, которые вырвались наружу спустя несколько сотен лет взаперти. И это самый настоящий кайф.
—Ребят, у нас ещё не осталась вод...
Фраза прервалась, как и наш повторный поцелуй. Мы не отпрянули друг от друга, но посмотрели в глаза и мельком улыбнулись, а затем повернулись к Громову. Он стоял на пороге кухни, скрестив руки на груди и насмешливо бегал взглядом от меня к Игорю и обратно.
— На столе, — как ни в чем не бывало ответил Игорь и уголок его губ приподнялся.
— Я уже понял. Наконец-то вы не будете трахать друг другу мозги, — кашлянул, улыбаясь и подмигнув, удалился прочь обратно в комнату.
— Кажется, он пошел рассказывать Соне, да? — хихикнула.
— Прости, но я не выдержу визг сирены, — закатив глаза, он провел большим пальцем по губам.
— Вряд ли дождешься, — вздохнула. — Она не в том состоянии.
— Не будь так уверенна.
— ЧТО?!
Из дальней комнаты послышался визг. И как Фролов мог угадать? Он усмехнулся на мой удивленный взгляд.
— Я буду в гостиной, — прошептал. — Сегодня мы спим вместе.
Я же осталась сидеть на подоконнике в полной растерянности и чувством ужаса от будущего разговора с Вишневской и первой ночи с Игорем.