Not while I'm around...

Фотография

      Ночь чёрным полотном окутала мрачный Лондон. Суини Тодд в полной тишине сидел в парикмахерском кресле, держа в руках позолоченную рамочку, в которой красовалась чёрно-белая фотография. Капли дождя неумолимо били в стекло, заполняя комнату шумом ударов, но вовсе не отвлекая, а лишь глубже погружая цирюльника в свои мысли. Он изучал фотографию, внимательно рассматривая круглые лица жены и маленькой дочери. Суини долгое время не отводил взгляда от своей хрупкой и прекрасной Люси Баркер. Он старался запомнить каждую мелочь, каждую незначительную деталь, каждую родинку на её лице, ещё не искажённом морщинами в уголках глаз и на губах, на лбу или между бровей. Цирюльник отложил фотографию на бортик кресла, встал и неспешно подошёл к окну, всматриваясь в тьму ночного Лондона, где усталый фонарщик зажигал в лампах огни.
      Когда-то у него было всё: работа, приносящая удовольствие, прекрасная жена, малютка дочка, всё, что было нужно для счастья, но в один момент всё оборвалось, исчезло. Теперь у него не осталось ничего. Лишь его серебряные друзья напоминали ему о том, кем он был раньше. Пятнадцать лет ждать момента, когда, наконец сможет вернутся к жене и дочери. Пятнадцать лет засыпать и просыпаться с их именами на устах. «Люси» — было первым, что услышали моряки, вытаскивая из воды холодное, продрогшее до костей тело Бенджамина Баркера. Но, вернувшись в место, которое когда-то было для него домом его встретила не любящая жена, не его Люси, а немного причудливая, одинокая вдова, Элеонора Ловетт, со своими тараканами на кухне и в голове. А вместо своей дочери он теперь днями вынужден смотрел на мальчишку-сироту, которого Нелли взяла под своё крыло. Люси больше не было.
      «Она не верила, что ты вернёшься.» — всплыла вдруг отвратительная мысль в голове цирюльника, заставившая его замереть — «Она не дождалась тебя». Суини тряхнул головой, пытаясь избавиться от голоса в голове, но это было напрасно. Странные думы, как черви, проникали в его сознание, разъедая уже итак полуразрушенный рассудок. «Она бросила тебя, но, что ещё хуже, она бросила и Джоанну, собственную дочь, скинула её на миссис Ловетт, не подумав ни о ком, кроме себя».
      Цирюльник издал утробный рык, и зажмурил глаза, представляя облик своей жены, чтобы отвлечься. Круглое лицо, розовые румяна на гладких бледных щеках, тонкие брови, мягкие губы, жёлтые волосы, локонами рассыпающиеся на плечи, нежная улыбка, прекрасные выразительные глаза, которые всегда смотрели на него с безграничной любовью, они — как два пронзительных глубоких омута, цвета тёмного горького шоколада, посмотрев в которые, начинаешь безвыходно тонуть, даже не имея желания выбраться. Суини нахмурился. Что-то было не так. У его жены были светлые глаза, а не тёмные. Вот только были-ли они голубыми, цвета неба? Или зелёные, как летные листья? Или они были серые? Суини открыл глаза, вновь отвернувшись к окну и наблюдая, как скатываются по стеклу капли прозрачной, холодной воды. Он не мог вспомнить, а чёрно-белая фотография не могла дать ему ответ на этот вопрос. Но те глаза показались ему такими знакомыми, такими родными. Наполненные любовью и слабой усталостью из-за тяжёлой работы, но… Это точно были глаза не Люси. Его жена никогда не работала, а если она уставала возиться с Джоанной, пока Бена не было дома, то на помощь всегда приходила миссис Ловетт, он никогда не мог видеть её уставший взор.
      «Ты бегаешь за Люси, даже после её кончины, словно собачка на поводке, пытаешься удержать её образ в памяти, хотя знаешь, что всё, что ты помнишь, не посмотрев на фотографию — её жёлтые волосы» — Снова зазвучал голос в голове цирюльника, — «Но зачем всё это, если она даже не думала ни о тебе, ни о своей дочери? Вашей с ней дочери.» — больно, будто лезвием бритвы по самой больной части души цирюльника, — «А ведь Нелли и сама еле-еле сводила концы с концами, пытаясь не дать умереть от голода ни Люси, ни Джоанне.»
— Всё, хватит, замолчи. — Тихо, но твёрдо произнёс Суини, подходя к креслу и вновь беря рамочку в руки, но разум лишь продолжал играть с ним. — «Нелли пыталась не дать Люси выпить яд, Нелли пыталась спасти твою дочь, твою Джоанну, Нелли пыталась сдержать обещание, данное тебе, она пыталась сделать больше, чем могла, прыгнуть, выше головы, пытаясь отобрать ребёнка у Терпина.» — Пальцы Суини почти впились в узорное дерево, а костяшки на руках побелели от той силы, с которой они сжимали фотографию, — «И ты ведь знаешь об этом даже не от неё самой, от её соседей, которые были случайными очевидцами. А что же сделала Люси?..»
— Заткнись! — выкрикнул цирюльник, с силой кинув фоторамку в стену. Она ударилась, отломив золотистый угол и со звонким звуком упала на пол, раскинув рядом с собой осколки битого стекла. Суини тихо выругался себе под нос, подходя к месту небольшой аварии и проклиная себя за собственную несдержанность. Он внимательно прислушался. Если Нелли слышала, то уже через несколько секунд он сможет заметить шум её шагов на ступенях лестницы, а лишь через пару мгновений — увидеть взволнованное лицо пекаря в дверях цирюльни. Но внизу всё было тихо. Цирюльник медленно опустился на колени, собирая осколки.
— С миссис Ловетт не происходило того же, что случилось с моей женой.
      «Почему ты так в этом уверен?»
      Рука цирюльника дрогнула и его палец прошёлся прямо по острой грани стекла. Он не мог ответить на этот вопрос, теперь он вовсе не был уверен. Подобная мысль никогда даже близко не приходила в его голову, но сейчас, сейчас Суини представил себе, как хрупкое тело Нелли извивается под крупной тушей судьи, он держит её руки, пока она пытается кричать и вырваться, просит о помощи, умоляет его перестать, из её прекрасных глаз текут хрустальные слёзы, но Терпин со все силы бьёт её по лицу, чтоб она замолчала, на её губах появляется кровь, а на его — лишь самодовольная противная улыбка.             Руки Суини самовольно сжались в кулаки, осколки, находившиеся в них, разрезают кожу, но цирюльник даже не заметил этого. Его челюсти крепко сжались, а пламя ненависти в глазах разгорелось с невиданной силой. Суини вдруг почувствовал, как волосы на его затылке встали дыбом, руки тряслись, а сердце начало отбивать свой ритм гораздо сильнее и больнее. Только тогда цирюльник острую ощутил боль в ладонях. Вместо одного пореза на пальце, оставленного ранее, на них красовались кровавые раны с кусочками осколков в них. Алая жидкость крупными каплями медленно капала на пол. Мужчина выругался, всё ещё пытаясь стереть из головы внезапную игру фантазии. На счастье парикмахера, все осколки были достаточно крупны, чтобы он смог достать их без вспомогательных средств. Быстро с расправившись с ними, Суини вытер кровь о парикмахерскую пелерину. Не позаботившись о перевязке ладоней, он поднял то, что осталось от старой позолоченной рамочки и внимательно осмотрел повреждения.
      Сколотый угол, вдребезги разбитое стекло и слегка порванная картинка. Цирюльник трепетно провёл по её помятому кончику.
      Эту фотографию они сделали, когда Джоанне исполнился год. Малышка всё никак не хотела сидеть на руках у мамы. Девочка постоянно вертелась и кричала, а молодой Бенджамин уже и не знал, что сделать, чтобы привлечь её внимание, но вдруг девочка резко замолчала, остановив взгляд больших голубых глаз где-то за спиной Бена, а после и вовсе засмеялась. Когда и сам мужчина обернулся, он увидел, как в дверном проёме стояла Нелли и показывала Джоанне смешные рожицы.
      На губах цирюльника появилась лёгкая, не свойственная ему теперь улыбка, почти как тогда.
      Нелли всегда любила Джоанну. «Малышка Джо» — как она прозвала девочку, что очень не понравилось Люси. Но иногда Бенджамину казалось, что миссис Ловетт любит ребёнка даже больше, чем сама Люси. Своих детей у молодой женщины не было. Супруг у Нелли был не плохой, но он не мог зачать ребёнка, хотя сам это отрицал. Нелли с мужем были лишь как друзья, у них были хорошие отношения, но не было той же любви, которая была у Баркеров. Почти всегда добрый, отзывчивый, щедрый Альберт Ловетт, но категорически не умевший пить.
      Пару раз были случаи, что, напившись, Ловетт вновь хотел заиметь детей и пытался почти насильно затащить Нелли в кровать, однако той всякий раз удавалось сбежать. А однажды, когда девушка сопротивлялась, Альберт поднял руку и крепко ударил её по щеке, да так, что молодая пекарша упала и опомнилась лишь спустя минуту.
      Поднявшись с пола, она забежала в первой попавшуюся комнату, закрыла дверь и, вдруг, встретилась со взволнованным взглядом мистера Баркера, ночевавшего лишь в присутствии малышки Джо, из-за того что Люси уехала к каким-то родственникам. Следующую половину ночи молодой мужчина прижимал соседку к себе, пока она заливала слезами его рубашку то на груди, то на плечах. На утро Альберт почти ползал за Нелли на коленях, вымаливая прощения. И Нелл, конечно же, простила его, но с тех пор Бенджамин внимательно следит за молодой женщиной, когда она находится в обществе напившихся людей.
      Суини и сейчас всегда внимательно наблюдал из своего окна, как Нелли с Тоби весело разносят подносы, обслуживая пьяных клиентов. Он следит, словно птица, сторожащая птенцов, чтобы, чуть-что, как можно скорее прийти на помощь или перерезать глотки нахалам.
      Он не хотел бы признавать, но он привязался даже к мальчику. Парень напоминал ему одновременно Бенджамина Баркера, своей нежностью и робкой улыбкой, и самого Суини Тодда, серьёзностью, недоверчивостью, и, возможно, тем, что Тоби, также, как и Тодд, лишь потерянный человек в этом мире, у которого нет ничего. Вернее, не было. И так бы и оставалось, если б не появившаяся в его жизни Нелли Ловетт.
      Но где-то за окном прозвучал гром, прервавший мысли мистера Тодда, цирюльник остановился, вновь посмотрев на фотографию в его руках.
      Вместо того, чтобы думать о своей Люси, в его разум упорно проникает Нелли Ловетт с её сыном.
      «Как ты думаешь, что бы сделала Люси, увидев тебя теперь?» Суини обомлел. Как он не пытался убеждать себя в том, что жена бы приняла его и таким, каким он стал, но понимал, что это лишь ложь. Люси бы этого не сделала. Она бы боялась его. Ей нужен был кто-то добрый и нежный, вроде Бенджамина, тот, кто смог бы заставить смеяться, её и себя самого, кто в любое время готов целовать руки, шею, щёки, заставлять краснеть. Но не такой, как Суини Тодд…
      Но тут его сознание вновь посетила пекарь. Она приняла его новым, приютила и всё ещё всячески помогает, чем только может. Суини мог часами смотреть на фотографию Люси, но, стоило отвести взгляд, как её лицо пропадало из его памяти, но, не видя свою соседку в течении долгого времени, он может чётко представить, как она выглядит.
      Огненно-рыжие кудрявые волосы, пухлые губы, острые скулы, нежная кожа с нездоровой бледностью, тёмные круги, залегшие под глазами, только искренняя улыбка, Нелли всегда улыбалась только по-настоящему, натягивая улыбки, лишь когда было совсем скверно, кто-либо другой плакал бы, бился в истерике или убивался, но она улыбалась, оставаясь всегда невероятно сильной.
      Суини вдруг вспомнил её глаза и тяжело выдохнул. Именно их он видел на лице Люси в его фантазиях. Именно они смотрели на него с такой любовью и трепетом. И именно их он запомнил, их а не глаза его жены.
      «Неужели, ты всё ещё считаешь, что Нелли тебе абсолютно безразлична?» Это стало для него последней каплей. Суини посмотрел последний раз на дочку и, даже не взглянув на жену, захлопнул фотографию, сел на корточки и, открыв тайник под доской, бережно опустил рамку туда.
      Взглянув на идеально ровный пол, цирюльник открыл дверь и вышел вон.

      Суини неспешно спустился вниз. Открыв дверь пирожковой, — Нелли дала запасной ключ ему, на случай, если мужчине станет холодно или одиноко наверху, — цирюльник осмотрелся. Было так непривычно видеть это место таким тёмным, тихим и спокойным, без толпы гудящих и требующих больше пива пьяниц. Суини прошёл дальше, и попробовал толкнуть дверь в гостиную. На его удивление, та поддалась легко, видно Нелл в суматохе забыла её закрыть.
      В комнате было также тихо. Цирюльник прошёлся взглядом по помещению, освещённому слабым светом камина, пока его взгляд не уцепился за две тени, сидящие на диване и крепко прижимающиеся друг к другу. Подойдя поближе он уже смог разглядеть умиротворённые лица миссис Ловетт и её приёмного сына. Суини знал, что пекарша всегда спала очень чутко, и прямо сейчас он не был уверен, спит ли она, или лишь дремлет, создавая видимость сна (в первую очередь для себя самой), но он всё-таки рискнул.
— Нелли? — осторожно спросил цирюльник,
— М? — получил он сонное мычание в ответ, спустя некоторое время.
— Нелли, с тобой не случалось… — он слегка запнулся, пытаясь подобрать слова, — того, что случилось с моей женой? Тогда… на балу. — Суини тревожно взглянул на женщину.
      Нелл слегка нахмурилась, открыв глаза и посмотрев на цирюльника сквозь пелену сна.
— Нет, конечно. Что ты такое говоришь, любовь моя? Ложись спать, уже поздно. — Нелли, явно не отличая сон от реальности, вновь закрыла усталые глаза и положила щёку на макушку Тоби, прижимая того ближе к себе.

      Суини недолго простоял, глядя на них, после чего глубоко выдохнул, взял плед, лежащий на другом конце дивана и аккуратно накрыл им спящих. Цирюльник сел рядом и аккуратно притянул спящую пару к себе, зарываясь носом в кудрявые волосы Нелли, пахнущие джином и её любимыми сладкими маргаритками.
      «Вас ничто не тронет, пока рядом я.» — пронеслась мысль в голове цирюльника и уголки его губ на мгновение поднялись. Суини закрыл глаза, слушая треск дров в камине и мирное сопение пекаря и её приёмного сына, он медленно начал погружаться в сон.

      Они не те, к кому он хотел вернуться, не те, о ком он думал, находясь пятнадцать лет на каторге, но они — та, кто ждала его, храня всё ту же любовь в сердце, веря, что однажды он войдёт в эти двери, и тот, кто также, как и он сам, потерял всё, что у него было, но заново обрёл это, и теперь Суини их не оставит.