С такой быстротой Гон не доедал ужин уже давно. Стоит его ложке звякнуть об тарелку, он поднимается. Киллуа только глазами хлопает, когда его вытягивают из-за стола. Правду говорят – с Гоном клювом не щелкают.
– Мито, мы наверх!
– Только не буяньте!
Мито не успевает оглянуться, когда они скрываются за лестницей. Из крана журчит вода, в кухне становится тихо.
Бабушка говорит – понимающе-мечтательно.
– Молодость.
Мито качает головой. Молодость молодостью, а с буйным нравом надо справляться. Она возвращается к посуде; бабушка встает, вздыхая. Надо и свои косточки размять – а то нечего будет.
Киллуа смеется, когда Гон заводит его в комнату – краска не сходит с лица, веселье бурлит под кожей.
Он много думал над тем, какое влияние оказывает на него Гон, и понял, что большое.
– Я каким-то дурным становлюсь из-за тебя, – замечает Киллуа.
Гон притягивает его к себе, утыкаясь в губы поцелуем. Выходило это у него всегда так по-детски наивно, что продирало на смех.
– Чего смеешься?
Киллуа не находит в себе силы остановиться, и Гон возмущается:
– Веселишься?
– Веселюсь, – отвечает Киллуа с еле заметным вызывом, – что ты мне сделаешь?
– Что! – Гон наваливается, хватая его за лицо, и кусает за щеки. Киллуа капитулируется – выходов не остается.
– Сдаюсь-сдаюсь!
– Сдаешься?
Они валятся на кровать. Гон смотрит на его поддернутые пеленой веселья глаза. Когда смеется, Киллуа ярче всех звезд.
Смех наконец стихает. Киллуа смотрит на него, уголки губ не опускаются, будто приклеенные:
– Чего смотришь?
– Ты красивый.
Взгляд Киллуа на секунду проясняется, затем вновь расслабляется. Губы опять растягиваются в улыбке. Слышать такое привычно – Гон никогда не умел держать язык на зубами – но всегда приятно.
– Красивый как кто?
Киллуа говорит это с легкой иронией, но Гон, не разобрав её, наклонился и произносит обезоруживающе откровенно:
– Как никто на свете.
Киллуа думает, что улыбка все таки прилипает к лицу – других объяснений нет. Это закономерность – рядом с Гоном он не может контролировать лицо. Не чувствует в этом нужды. Он знает: Гон примет его таким, какой он есть. Смеющимся, плачущим, сдавшимся или упрямым. Не важно каким – Гон всегда рад его видеть.
Киллуа поддается вперед, чувствуя прилив нежности и благодарности к нему, и касается его губ своими.
Поцелуи. Однажды этот жест стал жест между ними чем-то естественным. Необговариваемым. Общим.
Взглянешь в глаза Гона и поймешь – поцелует.
Киллуа обвивает его шею, прижимая к себе. Гон поддается навстречу, невольно приоткрывая рот, чтобы вздохнуть. Киллуа всегда вызывает в нем смешанные чувства. Объяснить их очень сложно, понять – не легче. Зато сказать очень просто.
– Я люблю тебя.
Киллуа улыбается.
Он выглядит влюбленным.
Гон выглядит влюбленным.
Киллуа прижимается своим лбом к его и говорит:
– Я тебя тоже.
Спустя время они отлипают друг от друга, продолжая держаться за руки. Мито учила, что "я люблю тебя" говорят только важным людям. Гон мог сказать, что Киллуа – важный человек. Очень важный.
Впервые произнося "я люблю тебя", он ужасно волновался. Не потому что боялся не найти отклик на свои чувства, а потому что боялся потерять то, что уже имеет.
Гон не понимал свои чувства – они просто были, большие, сильные и никуда от них нельзя было деться.
Киллуа отреагировал смазанно, будто не понял, что ему сказали. Так, будто Гон заговорил на другом языке. Киллуа похлопал глазами, а через пару секунд сказал:
– Я тоже?
И тон его звучал вопрошающе. Мол, я так должен ответить?
Гон покраснел. Он сам ничего не знал. Мито не говорила, что делать дальше, после того как признался.
– Ты тоже?
Киллуа молчал, потом начал краснеть. Лицо его налилось пунцовым. Он посмотрел на пол, затем неуверенно поднял взгляд. Сказал, будто боясь сбить собственную мысль:
– Тоже.
Гон, услышав его, улыбнулся. Осторожно, будто бы с опаской. Вдруг все стало приятно слышать. Все стало приятно видеть.
Он наклонился, сел перед Киллуа на корточки. Киллуа выглядел смятенно – нельзя было сказать по лицу, что он больше чувствовал в том момент.
– Как? – спросил Гон, – как ты.. любишь?
Киллуа понял вопрос, но сразу не смог внятно ответить. Краска не сходила с его лица, стены коренились перед глазами. Пожевал губы, он сказал:
– Как ты?
Гон наклонился к нему, оставив легкий поцелуй на губах. Этот жест вдруг показался вторым дыханием – второй жизнью. Удивительно правильным.
– Как я?
Киллуа покраснел до кончиков волос, губы поджались. Он выдохнул, обдав пространство между ними горячим дыханием. Затем приподнялся, прикасаясь к его губам своими.
– Как ты.
И ответ его прозвучал честно. Не вопросительно, а уверенно. Со всей честностью, с которой люди могут соприкасаться губами.
