Олька

10

То ли Оля так убедительно соврала, то ли Цыган действительно был известным человеком, но машина дала по газам, как только Синицына произнесла его кличку. Стоило дыму из выхлопной трубы рассеяться, как до нее дошло, что она сейчас ляпнула от страха. Ну, сказала бы Лапоть, в крайнем случае. Но почему-то из уст вырвалось совсем другое имя. Неловкость пронзила все ее тело, и стало даже стыдно немного за свой необдуманный поступок.

Оля всем сердцем надеется, что мужчины к сплетням относятся равнодушно, и не будут трепаться и расспрашивать на районе за их «роман». Несуществующий. И этот момент никуда, дальше переулка в массы не распространиться. Потому что если эти сплетни дойдут до Цыгана, то его воспаленное мужское эго увеличиться до таких размеров, что в Казани станет нечем дышать.

Залетев в квартиру, запыхавшаяся Оля начала анализировать сказанное. Она ведь не только Цыгана знала, но произнесла его имя. Опять-таки – рефлексы наше всё. Его стало настолько много в ее жизни, что он первым появился в ее сознании, и слова сами с губ соскочили. Сожаление о сказанном присутствовали. Стыд так и окутывал ее тело незримым покрывалом, обволакивая каждую клеточку Олиного тела. На уровне диафрагмы это ощущалось сильнее всего.

В ее голову так навязчиво и плотно проникал Цыган, что этот чертов доклад совершенно не хотел быть написанным. И проникал он туда не потому что тема ему была под стать, скорее сыграло то, что она о нем думала. Оля только цеплялась за ниточку, чтобы выйти на клубок мыслей, как ниточка ускользала. И она опять перечеркивала плохо звучавшие предложения, и начинала заново. Так если б она еще разбиралась во всех тонкостях. Вводные слова это понятно, а дальше о чем вещать? Поругать их за отобранные деньги, вещи или жизнь? А, может, надавить на жалость? Например, сказать скольких матерей они лишили детей, сколько девчат вышли в окно, либо наглотались таблеток.

Нет. Ерунда. Оля напишет сухую статистику в процентном соотношении, добавит пару-тройку предложений от себя, и дело в шляпе. В конце концов, она не журналист местной газеты и не писатель с библиотекой трудов. Всё-таки писать доклад, а потом выступать с ним не было ее сердечным желанием. Это скорее, сухое соглашение с просьбой, от которой невозможно было отказаться. А если что, Добровольский сам дополнит.

Олю в обычный день на такую ерунду бы не подписали, а на данный момент это была возможность поездить на провинившейся Синицыной и нагрузить ее обязанностями. Чтобы потом гордо написать в отчете, что они и школьников на борьбу с преступностью подтягивают, и вообще, работают на благо общества каждый божий день.