Пока бьëтся сердце

Глава 8

ДЕСЯТЬ ЛЕТ НАЗАД

– Чонгук, останови машину!
Посреди оживленного заснеженного перекрестка лежит раненая собака. Она брыкается, наполовину переворачивается и съеживается от страха каждый раз, когда мимо проносится машина, забрызгивая ее грязной жижей и оставляя замерзать до смерти.
– Черт бы тебя побрал, Лалиса, ты в своем уме? На улице метель, а мы уже на двадцать минут опаздываем к завтраку.
Наëн оживляется на пассажирском сиденье и выворачивает шею, чтобы посмотреть на меня из-под своих идеально подведенных бровей.
– В чем дело? Ты забыла свою сумочку? – спрашивает она меня.
Я качаю головой, отстегиваю ремень безопасности и наклоняюсь вперед, указывая пальцем в лобовое стекло.
– Там собака. Она ранена.
– Мы не можем остановиться, сестренка, – настаивает Наëн, ее взгляд останавливается на животном. – Это слишком опасно. К тому же бабушку, вероятно, удар хватит от беспокойства, почему мы опаздываем.
– Можем позвонить в службу контроля за животными, когда доберемся до ресторана, – предлагает Чонгук.
Наëн кивает и поднимает свой смартфон.
– Могу даже прямо сейчас позвонить, если тебе от этого станет легче.
– Ты серьезно? Бедняжку, вероятно, сбила машина. И на нее снова наедут! – возмущаюсь я, в груди клокочет страх. – Останови машину, Чонгук.
– Здесь негде остановиться…
– Ладно. Выйду здесь. – Я тянусь к дверной ручке, как бунтующая идиотка, опьяненная адреналином и необходимостью спасти животное.
– Господи, подожди. – Чонгук съезжает на обочину оживленной дороги под скрип дворников на ветровом стекле, торопливо раскидывающих комья снега.
Машина едва успела остановиться, как я рывком распахиваю заднюю дверь, натягиваю шапку на уши и морщусь. От ледяного ветра у меня перехватывает дыхание. Мимо проносится машина, и я отскакиваю назад, задаваясь вопросом, не слишком ли глупая эта идея. Я прокладываю себе путь по шести дюймам мокрого снега и останавливаюсь на краю дороги, оглядываясь по сторонам. Сейчас час пик, так что движение плотное. Море фар выхватывают тяжелые снежинки, и у меня кружится голова. Я решаю рвануть вперед, думая, что, вероятно, окажусь быстрее машин, поднимающихся на холм. Я выбегаю на шоссе, мое сердце бьется где-то в горле, а в висках торопливо стучит разгоряченная кровь. Чуть не поскальзываюсь на льду, но добираюсь до средней полосы целой и невредимой, не обращая внимания на рев клаксонов. Добравшись до безопасного места, я наклоняюсь, чтобы перевести дыхание.
Собака лежит на животе, прижавшись мокрым, дрожащим телом к асфальту.
– Эй, привет. Я здесь, чтобы помочь. Я тебя не обижу. – Я снимаю варежки и засовываю их в карманы пальто. Затем протягиваю пальцы, медленно и ласково, наблюдая, как песочного цвета собака осторожно приближается, чтобы обнюхать меня. – Вот так. Очень скоро ты будешь в безопасности и тепле.
Я подаюсь вперед, пытаясь ухватить собаку за загривок, но вдруг подскакиваю от резкого возгласа.
– Чертова идиотка! Да что, черт подери, с тобой не так?
Я поворачиваю голову и вижу Чонгука, несущегося ко мне по снегу с разъяренным выражением на лице. Под моим недовольным взглядом он натягивает на голову капюшон.
– Кроме тебя?
– Остроумно, Лалиса, – бурчит он. – Ты собралась себя угробить?
– Тогда, полагаю, у тебя сегодня счастливый день.
– Может, хватит?
Мы оба смотрим на собаку, которая сейчас пытается подняться и убежать, вероятно, напуганная Чонгуком и его грубым поведением.
– Ты ее пугаешь, – ругаю я его. – Я сама разберусь.
Чонгук фыркает себе под нос, и вырвавшийся из его рта воздух при соприкосновении с холодом Среднего Запада тут же превращается в струйку пара.
– Как ты собиралась затащить ее в машину? Ты и сюда едва добралась, чуть не устроив аварию. А животное весит по меньшей мере пятьдесят фунтов.
Ну…
На самом деле, я об этом даже не думала.
– Отвали от меня. Сама справлюсь. – Я бросаю взгляд через двухполосную дорогу и вижу круглые глаза Наëн, наблюдающей за нами из машины. – Уверена, моя сестра сходит с ума, когда тебя нет на расстоянии вытянутой руки.
– Она переживет. А вот ты – сомнительно, – парирует Чонгук, повышая голос, чтобы перекричать вой ветра и шум проезжающих мимо автомобилей.
– Это ты сомнительный, – огрызаюсь я. Но, похоже, это мой самый слабый выпад в его сторону за сегодня. Обвиним во всем холод. Я придвигаюсь поближе к собаке, в которой угадывается помесь золотистого ретривера, и лепечу какую-то ласковую чушь, чтобы попытаться завоевать доверие этой собаки в разгар вьюги посреди дороги в утренний час пик.
– Я ее заберу, – вмешивается Чонгук, протискиваясь мимо меня и устремляясь к испуганному животному с нулевой грацией и деликатностью.
– Чонгук!
– Иди-ка сюда, приятель!
Он надвигается на собаку, и та пытается броситься наутек.
Она резко выскакивает на две противоположные полосы и чуть не устраивает аварию из четырех машин.
Во мне вспыхивают паника и гнев, пока я с отвисшей челюстью наблюдаю за действиями Чонгука.
– Посмотри, что ты натворил! Я же сказала, что сама справлюсь!
– Дьявол, – бормочет он себе под нос. Я собираюсь сказать что-то обидное, но внезапно Чонгук бросается через дорогу в образовавшуюся прогалину между машинами и бежит за собакой по заснеженному оврагу. Я же остаюсь стоять на разделительной полосе, разрываясь от клокочущих в груди нервов. Мне не видно ни Чонгука, ни собаки. Машины замедляют ход, чтобы поглазеть на меня – дрожащего, засыпанного снегом подростка, стоящего посреди перекрестка. Я постукиваю ногой по мокрому асфальту, снова надевая варежки, чтобы согреть замерзшие пальцы. Я наблюдаю и жду, от нарастающей тревоги сдавливает грудь.
Наконец, я их вижу. Чонгук тащится вверх по крутому оврагу, неся на руках пятидесятифунтовое животное. У меня вырывается вздох облегчения, и тело расслабляется – до тех пор, пока Чонгук не бросается сломя голову через шоссе, не замечая несущуюся прямо на него машину с выключенными фарами.
– Чонгук! – кричу я, привлекая его внимание как раз вовремя. Машина чуть не сбивает его.
Я наблюдаю, как он закрывает глаза и глубоко вдыхает, вероятно переваривая тот факт, что чуть не погиб. Затем без приключений добирается до разделительной полосы и бросает на меня свой фирменный хмурый взгляд.
Он запыхался, а щеки порозовели от морозного ветра.
– Я тебя искренне ненавижу, Лалиса.
Но я не могу сдержать расплывающуюся на моих губах улыбку.
– Ненавижу тебя еще больше.
Мы благополучно добираемся до машины, и Чонгук позволяет собаке запрыгнуть ко мне на заднее сиденье. Я устраиваюсь поудобнее, пытаясь согреться, и улыбаюсь до ушей, когда она утыкается носом прямо мне в колени, как будто отныне это ее самое любимое место в мире. Собака протяжно вздыхает и расслабленно кладет морду мне на бедро. Наконец-то в безопасности.
– Я нарекаю тебя Вьюгой, – объявляю я пушистой собаке со спутанной шерстью и вывихнутой лапой. – Маме с папой лучше позволить мне тебя оставить.
Когда Чонгук заводит машину и выруливает обратно на главную дорогу, я ловлю его взгляд в зеркале заднего вида. Клянусь, в его светлых глазах мелькает непривычная эмоция – что-то сродни нежности. Что-то, чего я прежде не видела.
Но она исчезает так же быстро, как и появилась, а на ее место возвращается коварный огонек. Я показываю ему язык.
Он показывает мне средний палец.
Восьмой день встречает нас теплыми, мандариновыми лучами солнца. Разительный контраст с мрачным, сумеречным чувством отчаяния, поселившимся в моем сердце.
Восемь дней.
Кажется, что прошло гораздо больше. Как будто целая жизнь пролетела.
Интересно, когда я совсем потеряю счет дням и все смажется в один затянувшийся, бесконечный кошмар?
Я бросаю взгляд на Чонгука и с удивлением обнаруживаю, что он снова на меня смотрит. Он выглядит уставшим и изможденным. Щеки впали, под глазами темные круги. Золотисто-бронзовая, здорового цвета кожа приобрела мелово-белый оттенок. Он весь резко изменился всего за двадцать четыре часа.
Но глаза по-прежнему самые голубые на свете, и они прикованы к моим.
Я собираюсь сказать ему «доброе утро», спросить, как он спал, завести праздную беседу, но Чонгук заговаривает первым.
– Ты бы забрала обеих, – произносит он.
Его голос надтреснутый, а я глупо моргаю, переваривая ответ. Мне требуется больше времени, чем обычно, чтобы осмыслить его слова. Возможно, это из-за того, что я тоже замучена. Но еще часть меня сомневалась, что Чонгук когда-нибудь снова со мной заговорит. Я сглатываю, в горле спазм.
– Ты бы забрала обеих собак, потому что твое сердце слишком велико только для одной.
Я думала, что слишком устала и обезвожена для новой порции слез, но удивляюсь сама себе, когда глаза начинают затуманиваться. Я не отрываю своего помутившегося взгляда от Чонгука, боясь разорвать этот контакт, боясь, что он снова замкнется в себе и оставит меня совсем одну. Я слегка улыбаюсь. Затем отвечаю таким же хриплым голосом:
– Никогда бы не подумала, что ты замечал мое сердце.
Это серьезное заявление, и мне грустно, что оно правдиво.
Осунувшееся лицо Чонгука кажется еще более уставшим после того, как до него доходит смысл моих слов.
– Такое невозможно не заметить, Лиса.
Наконец я опускаю взгляд и подтягиваю колени к подбородку. Я больше не слышу, как капает вода из трубы, и лениво задаюсь вопросом, неужели на улице так холодно, что трубы замерзли. Холодный фронт должен был пройти еще на прошлой неделе.
Молчание становится слишком тягостным, и тогда я снова поднимаю взгляд на Чонгука. Он все еще не сводит с меня глаз. Все таких же невыразительных.
– Кто мы друг другу? – вслух размышляю я. Я не ожидала, что эти слова вырвутся наружу, но они мучили меня уже несколько дней. Чонгук всегда занимал очень специфическое место в моей жизни. Чонгук – засранец. Чонгук – тупой парень моей сестры. Чонгук – мой смертельный враг.
Но…
– Ты больше не кажешься моим врагом, – заканчиваю я.
Теперь ты для меня скорее, как спасательный круг.
Я наблюдаю, как он слегка хмурит брови, испытующе разглядывая меня. Секунды пролетают и превращаются в минуты. Наши взгляды то блуждают друг по другу, то сталкиваются. Блуждают и сталкиваются.
Он думает. Вероятно, задаваясь тем же вопросом.
– Я не знаю, – наконец отвечает Чонгук, и в каждом слове сквозит осязаемая грусть. – Но я думаю, что ты была права… мы никогда не станем друзьями.