Mental breakdown

Долгая дорога домой

***

— Ты пришёл ко мне среди ночи, выставил из гостиной моего омегу, с которым я отлично проводил время, но вот уже полчаса как только и делаешь, что опустошаешь мой бар и задумчиво пялишься в мой потолок, — возмущается Хосок.

Напротив него, в кресле, с ногами на низком столике сидит Чонгук, в одной руке которого бутылка любимого коньяка, во второй — бокал, в который он периодически его подливает.

— Вы тупо сосались, позже продолжите.

— Целовались, — поправляет его Хосок. — Так в чём дело? Проблемы в клане? Мне со второй руки уже через четыре дня снимут гипс, и я выхожу на работу. Знаю, что виноват, что так сильно тебя подставляю...

— Да не в этом дело! — перебивает Чон. — Дело в Юнги.

— Тогда и мне налей, — тянется к пустому бокалу на столике Хосок и готовится слушать друга.

— Тебе я воды налью, — строго говорит Чонгук.

— Чёрт, долбанные лекарства, я не выдержу рассказ о твоём омеге без алкоголя, — ноет Хосок, но всё равно пьёт воду и слушает Чона.

— У парня явно какие-то проблемы с головой... — озабоченно говорит Хосок, стоит Чонгуку закончить рассказывать об инциденте в особняке Джина.

— Я обещал защищать его, а он прямо в моих руках чуть пулю не проглотил. Дело не в моём оскорблённом самолюбии, а в чудовищном страхе, что я чуть его не потерял, — трёт переносицу Чонгук. — Джин мог бы не успеть, а я бы так тупо стоял напротив и всё не верил, что Юнги на такое способен. Интересно, только обняв его бездыханное тело, я бы поверил? Я настолько идиот? Я рискнул самым дорогим, что у меня есть. Я ненавижу себя.

— Это сложно... Я даже не знаю, что сказать, — растерянно говорит Хосок и просит ему долить воды.

— Тут и говорить нечего, кроме того, что я проебался, а Джин тот, кто держит своё слово, может, даже тот, кто и достоин находиться рядом с Юнги, — надломлено говорит Чон.

— Не позволяй себе так думать! — взрывается Хосок. — Это твой омега, он любит тебя, ты любишь его...

— Я люблю его, — поднимает глаза на друга Чонгук. — Люблю отчаянной, безумной любовью, но моя любовь делает ему только больно. Видел бы ты его, он бледный, как полотно, глаза пустые, даже голос бесцветный. Тот Юнги был другим, а я превратил его в серое нечто, я его уничтожил, где-то своей любовью, где-то ненавистью задушил. Именно потому, что я люблю его — я отпущу его. Я не буду больше приказывать своим людям проверять его имя, не буду препятствовать, пусть летит, куда хочет, живёт, с кем хочет, — умолкает альфа и залпом допивает янтарного цвета жидкость на дне бокала.

— А ты? Что с тобой будет?

— Закончим дела, вернёмся домой. Я буду в порядке, — говорит, сам не верит, знает, что Хосок тоже, но лицо держать надо даже перед самым родным человеком. И ничего, что вокруг сердца змеи отчаянья вьются, что боль от осознания «не мой» нитками в кровавые швы въедается.

— Ты не будешь в порядке, но я притворюсь, что верю тебе, — грустно улыбается Хосок. — Кстати, Тиен приходил, навещал.

— Не ругались?

— Ну, как сказать, — чешет голову альфа. — Сперва он на Тэхёна накричал, отправил на кухню готовить со словами, что останется на обед, потом выкинул в мусорку жаркое моего омеги, буквально привязал его к плите и показывал, как готовить. Так что я даже не знаю... Зато я счастлив, наконец-то хоть жаркое вкусное, а Тэхён просит меня позвонить Тиену и попросить приехать в гости. Мой омега пронюхал, что я пирог с сыром и шпинатом люблю тиеновский, кажется, научиться хочет.

— Мило, — улыбается Чонгук и встаёт на ноги. — Поднимайся и продолжай заниматься тем, что ты называешь поцелуем, а я поеду домой.

Чон выходит за дверь, а Хосок тянется к мобильному.

— Прости, что так поздно звоню, но тебе лучше поехать к твоему сыну.