Моногатари (Истории чудовищ)

008

И час спустя я, Сендзёгахара и Хачикудзи добрались до адреса, записанного в блокноте, того самого адреса, по которому десять лет назад ещё живая Хачикудзи Маёй, не зная точного места, направлялась в День матери.
Это заняло какое-то время.
Но прошло без труда.
— Но это же...
Тем не менее удовлетворения это не принесло.
От картины, открывшейся перед нами, не было никакого удовлетворения.
— Сендзёгахара... Ты не ошиблась?
— Нет. Всё верно.
Не похоже, что можно оспорить такие уверенные слова.
Дом матери Хачикудзи — дом Цунаде.
Стал самым настоящим пустырём.
Ограждён забором-сеткой, тут и там на голой земле стоят знаки «Частная территория», «Посторонним вход воспрещён». Ржавчина на знаках говорит о том, что стоят они тут уже довольно давно.
Застройка.
Перепланировка.
Как и от старого дома Сендзёгахары, превратившегося в дорогу, от этого дома не осталось и следа.
— Это оно?..
Предположение этого затворника Ошино Мэмэ, трюк, который мы использовали на этот раз, был настолько простым и очевидным, что, услышав его, любой бы спросил: «Что, и всё?» Назови хоть улиткой, хоть заблудшей коровой, но если исходить из свойств странности как призрака, то они не запоминают новой существенной информации, как-то так.
По сути, такие странности как бы и не существуют.
Существа, которые существуют, не существуя.
Если никто не видит, то их и нет.
Если использовать сегодняшний случай, то Хачикудзи появилась и начала существовать здесь именно в тот момент, когда я, сидя в парке на скамейке, посмотрел на стенд с картой, типа того.
То же самое, Ханэкава вдруг посмотрела на сиденье рядом со мной в парке, и Хачикудзи тут же должна была появиться. Как у странности, у неё нет постоянного тела, она появляется только в тот момент, когда её замечаешь, в этом случае встреча с заблудшей коровой реальна лишь наполовину.
Её нет, пока на неё не посмотрят, наблюдатель и наблюдаемый объект. Ханэкава наверняка смогла бы красочно, метафорически и с помощью знаний науки объяснить это, но я так не умею, Сендзёгахара, наверное, смогла бы, но сама ни за что не выскажется.
Ладно.
Новая информация, в общем, знания.
Конечно, я с местностью не знаком, и со мной улитка могла брести сколько угодно, даже Сендзёгахару, которая не видит её, смогла запутать и до кучи сигнал мобильника обрубила. В итоге цель мы могли бы искать бесконечно.
Но.
То, чего она не знает, она не знает.
Хотя, даже если и знает, то соотнести не может.
Вот, перепланировка, например.
За десять лет, да даже за прошлый год городской пейзаж изменился до неузнаваемости; ни окольных путей, ни коротких дорог и ни по прямой...
Если избирать маршрут только по новым дорогам, то странность вроде заблудшей коровы не сможет соотнести их.
Странность не копит годы, девочка-странность сколько бы времени ни прошло останется девочкой, вот так.
Никогда не повзрослеет...
«Я такая же».
Десять лет назад Хачикудзи была в пятом классе начальной школы... То есть, если упорядочить временные рамки, Хачикудзи Маёй, по сути, старше меня и Сендзёгахары, однако рассказывала она о своих шалостях в школе, словно это было вчера, в широком смысле этапных воспоминаний у неё нет.
Нет.
Нету.
Потому, потому что.
Лить новое вино в старые мехи, так говорят.
Этот паршивец Ошино видит всё насквозь, и хоть ни разу и не видел Хачикудзи, хоть ничего толком о ней и не слышал, да даже об этом городе почти ничего не знает, но смеет говорить, будто знает всё.
Хотя, результат оказался успешным.
В общем, мы словно в лотерее Амиды[26] как могли выбирали дороги с новым чёрным асфальтом и избегали дорог со старым покрытием; по пути мы прошли по дороге, в которую превратился старый дом Сендзёгахары, и вот спустя час.
От того парка путь не занял бы и десяти минут — если по прямой, то там, где-то метров пятьсот — у нас же это заняло больше часа...
Дошли до места.
Дошли, но...
Здесь самый настоящий пустырь.
— Всё это неправильно...
Да.
С такими изменениями в городском пейзаже и дорогах, было бы слишком удобно, если б цель нашего путешествия нисколько не изменилась. С момента изменений не прошло и года, и даже дом Сендзёгахары превратился в дорогу. Этот план сам по себе остался бы лишь пустым рассуждением, если б к этому дому не вело новых дорог. Возможность изменений можно было предугадать с самого начала, но тем не менее, если бы мы изначально не могли это хорошо закончить, это потеряло бы всяческий смысл. Всё было бы тщетно. Если это напрасно, то напрасно всё.
Ничто в этом мире не проходит гладко.
Желания не сбываются.
Если цели пути заблудшей коровы уже нет, то неужели она правда вынуждена вечно скитаться, вечно блуждать, бесконечно нарезать круги... оставаться улиткой?
Ужасно.
Ошино.
Этот поганец в психоделической гавайской рубахе наверняка предвидел и такой исход, такой конец. Так может, он поэтому специально...
Ошино Мэмэ такой непостоянный, такой развязный в разговоре, он ни за что не понапутствует, никогда не ответит на то, о чём не спрашивали. И пальцем не пошевелит, если его не попросишь, и даже если попросишь не всегда.
Со спокойным сердцем не скажет то, что должен сказать.
— У-уа.
Я услышал рядом всхлипы Хачикудзи.
Ошеломлённый такой реальностью, я понял, что совсем позабыл о Хачикудзи и тут же повернулся к ней — она плакала.
Голову не опустила, смотрела прямо.
Смотрела на то, что было домом, на пустырь.
— У-у-а-а-а-а...
А затем.
Хачикудзи пробежала мимо меня.
— Я дома! Я вернулась!
Ошино.
Как должное, как само собой предвидел такой конец, такой исход.
Не говорит то, что должен говорить.
Я хотел, чтоб он мне всё рассказал с самого начала.
Что же увидела Хачикудзи, когда наконец добралась?
Я и Сендзёгахара видели здесь только обычный пустырь; место полностью изменилось, но что же увидела Хачикудзи Маёй, когда взглянула туда?
Что там появилось?
Ни застройка, ни снос не имеют никакого значения.
Даже время.
Фигура девочки с огромным рюкзаком за спиной мгновенно подёрнулась дымкой, стала размываться, истончаться... не успел я и глазом моргнуть, как она исчезла.
Не вижу.
Нет ничего.
Но она сказала: «Я дома». Это уже не дом её матери, с которой она рассталась, шла она совсем не сюда, но она сказала: «Я дома».
Словно вернулась домой.
Это.
Похоже, эта история окончилась хорошо.
Очень хорошо.
— Хорошо постарался, Арараги-кун. Это было круто, — вскоре проговорила Сендзёгахара.
Ни тени эмоций в голосе.
— Ничего я не сделал. На этот раз поработала ты. Не я. Без твоих знаний окрестностей этот трюк остался бы только теорией.
— Это, конечно, так, но... всё равно это не правда. Я и сама удивилась, что здесь пустырь. Должно быть, смерть дочки в аварии заставила семью переехать. Хотя, конечно, если задуматься, причин можно ещё много придумать.
— Ну если так подумать, то мы даже не знаем, жива ли сейчас мать Хачикудзи.
А отец тем более.
Кстати, а Ханэкава же может что-нибудь знать. Наверняка у неё были какие-то представления о доме Цунаде. Если она знает, что случилось с домом Цунаде, то наверняка умолчала. Она такая. По крайней мере, она точно не педант.
Просто справедливая.
Во всяком случае дело закрыто...
Как-то больно быстро. И тут я заметил: солнце этого воскресного дня уже садится. Середина мая, дни ещё коротки... и скоро придётся возвращаться домой.
Как и Хачикудзи.
И, вроде, ужин сегодня за мной.
— Ладно... Сендзёгахара. Вернёмся на велосипеде.
Сперва Сендзёгахара хотела вести нас верхом на горном велосипеде, но без лишних слов осознала всю несуразность этой идеи и прямо на стоянке того парка вернула мне велосипед, обратившийся бесполезным грузом.
— Хорошо. Кстати, Арараги-кун.
Сендзёгахара не двинулась — говорила, не оторвав взгляда от пустыря.
— Я до сих пор не получила ответа.
— ...
Ответа...
Всё-таки вопрос.
— Э-эм, Сендзёгахара. Ты это...
— Скажу вот что, Арараги-кун. Я ненавижу всякие любовные комедии, где очевидно, что двое должны быть вместе, но всё затягивается на стадии «больше чем друзья, меньше чем пара».
— Да?..
— Ещё скажу, что не люблю спорт-мангу, где годами проходит матч за матчем, но и так понятно, кто победит, и не люблю боевую мангу, где сражения со всякой мелюзгой всё не кончаются, даже после свержения последнего босса и установки мира.
— Да это же почти вся сёнен и сёдзё манга.
— Так что?
Не даёт и с мыслями собраться.
Сама атмосфера не позволяет увиливать. Даже состояние парня, признающегося девушке в окружении подруг, не так гнетуще.
— Похоже, тут сложилось небольшое недоразумение, Сендзёгахара. В смысле, спешка. Твоя проблема только в этот понедельник разрешилась, чему я, конечно, достаточно поспособствовал, и такие чувства могут смешаться с, так сказать, благодарностью...
— Ты говоришь о той глупой теории, где в критический момент мужчина и женщина поддаются любви, полностью игнорируя все доводы человеческого разума? Она же совершенно не принимает во внимание, что в подобных ситуациях раскрывается истинная сущность людей.
— Глупая... Думаешь? И правда, люди, которые признаются в любви на опасном подвесном мосту и правда глупые, но... Но тут приходит на ум только возвращение долга, в смысле, ты испытываешь ко мне излишнюю благодарность... Вообще, само по себе это всё выглядит, будто я использую твою благодарность в своих целях, и мне от этого нехорошо.
— Это всё отговорки. Я бы хотела, чтоб ты проявил инициативу, думала, что признаешься сам, Арараги-кун, потому только притворилась. Бестолочь. Ты прозевал ценную возможность. Я больше никогда не разыграю такое.
— ...
Ужасные слова.
То есть, всё-таки это правда...
Закинула удочку...
— Расслабься. На самом деле я не испытываю такой благодарности к тебе, Арараги-кун.
— Правда?..
Э-э.
Это как это?
— Ведь ты, Арараги-кун, спасаешь любого.
«Тем утром на лестнице я не столько почувствовала, сколько узнала, Арараги-кун», — бегло добавила Сендзёгахара.
— Хоть и не потому что я, но и не должна быть я. Если бы ты спас, например, Ханэкаву-сан, и я бы увидела это со стороны, то всё равно бы почувствовала в тебе что-то особенное. Даже если особенная не я, но думаю, очень приятно, что особенный ты, Арараги-кун. Ну... это несколько громко сказано, но, если говорить прямо, мне просто весело говорить с тобой.
— Но мы столько не наговорили даже...
Какой там.
Мы вместе провели только этот понедельник, вторник, да и сегодня, и Сендзёгахара небрежно не обратила на это внимание и ведёт такие речи. Понедельник, вторник и сегодня — только и всего.
Не больше трёх дней.
Хоть мы и учимся в одном классе уже три года...
Мы практически чужие люди.
— Да, — без возражений согласилась Сендзёгахара. — Поэтому я хочу говорить с тобой дольше.
Дольше, больше времени.
Чтобы узнать.
Чтобы полюбить.
— Не думаю, что это какая-то дешёвка, вроде любви с первого взгляда. Но я и не настолько терпелива, чтобы ждать, пока всё подготовится. Как же сказать... Да, чувствую, я готова приложить все усилия, чтобы любить тебя, Арараги-кун.
— Вот как...
Если ты так говоришь, я согласен.
Возражения излишни.
Трудиться, чтобы продолжать любить, потому что само чувство любви это нечто очень побуждающее. В этом случае, наверное, хорошо, что Сендзёгахара высказалась так.
— В конце концов, думаю, это вопрос времени. На самом деле дружить уже хорошо, но мне этого мало. Я хочу сразу дойти до конца.
Похоже, я попал в сети сей жестокой девы.
Она продолжила:
— С тобой случается такое, потому что ты добр без оглядки, Арараги-кун. Это рефлексия и самокара. Но не нужно волноваться, я вижу различия между этими чувствами и благодарностью. По крайней мере, у меня появилось много идей о тебе за всю эту неделю.
— Идей?..
— Они заполнили всю неделю.
Такие откровенности.
И чем же я занимался в этих идеях Сендзёгахары...
— Да, представь это, как на своё несчастье попасться на глаза деве, настолько изголодавшейся по любви, что она готова влюбиться в любого, кто хоть немного добр к ней.
— Ясно...
— Тебе не повезло. Проклятые привычки.
Она даже готова принизить себя?
И сама столько высказала.
Даже такое.
Чёрт, отвратительно.
Как же я жалок.
— Так вот, Арараги-кун. Хоть я столько всего сказала...
— Чего?
— Если ты откажешь мне, я убью тебя и сбегу.
— Это же обычное убийство! Ты тоже должна умереть!
— Это то, что называют серьёзностью.
— Ох, ясно...
Выдох словно с самых глубин сердца.
Серьёзно.
Она непостижима.
За три года в одном классе всего три дня, сколько ушло впустую. Серьёзно, Арараги Коёми просто невероятную кучу времени потратил впустую.
Я попал в её сети.
И, думаю, это правда хорошо.
Арараги Коёми правда рад, что попал в сети Сендзёгахары Хитаги.
— Если ты трусливо ответишь, что хочешь немного подумать, я буду презирать тебя до конца твоих дней, Арараги-кун. Не стоит так позориться перед девушкой.
— Понятно... Думаю, сейчас это было бы слишком некрасиво. Но Сендзёгахара. Могу я поставить одно условие?
— Какое? Хочешь целую неделю наблюдать, как я убираю нежелательные волосы?
— Это определённо одно из самых отвратительнейших желаний за сегодня!
Определённо и по времени и по цели.
Через несколько секунд я повернулся к Сендзёгахаре.
— Условие, ну, или скорее даже обещание...
— Обещание... Какое?
— Сендзёгахара. С этого дня ни за что не делай вид, будто видишь невидимое или не видишь видимое. Ни за что. Если что-то странно, говори это прямо. Не нужно такой заботы. Из-за нашего опыта, из-за наших знаний, и я и ты должны будем нести это бремя, потому что знаем, что подобное существует. Поэтому, если наши взгляды разойдутся, то сразу говори мне. Пообещай это.
— Без проблем.
Невозмутимый вид Сендзёнахары как обычно нисколько не изменился, но тем не менее я определённо смог почувствовать в этом слишком быстром, почти поспешном без запинки ответе.
Самокара?
Возможно, привычки.
— Тогда пойдём. Уже совсем темно и эм... Думаю, в таком случае, мне следует проводить тебя.
— На этом велосипеде нельзя ездить вдвоём.
— Тут есть палки, так что вдвоём можно, а втроём уже нет.
— Палки?
— Палки для ног. Не знаю, как они называются... в общем, на заднем колесе стоят. Можно встать на них. А руки положить переднему на плечи. Можем решить, кто спереди в камень-ножницы-бумага. Раз улитки уже нет, то вернёмся по нормальному. Да и не помню я ту дорогу, по которой мы пришли... Сендзёгахара, давай...
— Подожди, Арараги-кун.
Сендзёгахара не двинулась с места.
Продолжая стоять на месте, она взяла меня за запястье.
Сендзёгахара Хитаги уже довольно давно чурается касаться других людей, и потому такое касание, конечно, было для неё впервые за долгое время.
Касается.
Видит.
Значит, мы есть.
Вместе.
— Думаю, мне нужно сказать это.
— Сказать?
— Я не потерплю компромиссных отношений.
— А, вот что.
Думаю.
Отвечать на английском девушке, желающей дойти сразу до конца, было бы глуповато. И с другими языками у меня всё очень поверхностно, да и было уже это.
И тогда.
— Надеюсь, оно станет популярным.
— А?
— Торэ Сендзёгахары.
Во всяком случае, большей частью здесь.
Предположение Ханэкавы ударило в самое яблочко.
Похоже, эта староста всё-таки знает всё.