Нерумикон

Катакион, ночь восходящей звезды, 17

С высоты базальтового плато было видно, что пустыня не такая уж и ровная. И что это не везде песок, а все-таки немало где и твёрдый камень. Синее небо сменяло красный дневной свет - такой насыщенный, тёмный синий. Только земля ещё не сдавалась, и почти светилась красным. Очень ярко виднелись очертания рубиновых гор. Хьюго давно не приближался к ним. Там начиналась другая жизнь. А совсем за горами, по ту сторону, там кончалась Долина и начинался более дружелюбный Сахасал. Сахасал, который не описывают в сказках, где есть вода и большие города. Море, доходящее до границы Сферы Жизни, где в самом-самом далеке стоят на страже неприступные зубастые острова Коахигири. И про них Хьюго тоже знал сказку. Коахигири — это, без сомнения, драконье имя. Но главным героем легенды была гора.

Одна массивная тяжелая вершина, что смотрела на это тёмно-синее небо и до боли в камнях мечтала научиться летать.

Над Хьюго начали появляться звёзды. Ночь обещала быть безветренной, поэтому он посмел забраться на плоский утес. Камни были настолько горячими, что надобность в костре отпадала. Хьюго все одеяла подстелил под себя, но все равно по нему стекал пот. Впрочем, вид того стоил. И забраться в темноте к его лагерю мог лишь горный лев, а эти здесь не ходили.

Хьюго никогда не молился под звёздами. У него была одна, любимая, но вот, пожалуй, и все. Хотя жрецы подтверждали важность молитвы историей про Коахигири.

Была в Сахасале гора, которая необыкновенно желала подняться в небо.

"Отчего не летают камни? - стенал утёс. - Почему парят птицы, стрекозы, за что дозволено плыть в небе облакам, и звёзды подвешены высоко вверху, но мы, скалы, должны всегда лежать на одном месте?"

И так горяча была молитва, что Коахигири ответила Хозяйка Светлой Башни.

- Ты один знаешь ответ, - сказала она. - Ведь никогда тебе не приказывали лежать на одном месте.

Тогда Коахигири издал столь страшный стон, что содрогнулась земля вокруг. А потом он собрал в целое свои склоны-камни, с большим трудом расправил их и взмыл вверх каменным драконом.

Он летал по Сфере Жизни, и странно ему было смотреть на людей с высоты - на тех же самых людей, что обычно ходили по его хребту.

- Отчего они не летают? - спросил он Хозяйку.

Она пожала плечами.

- Посмотри на них ближе и поймёшь. Но не трогай никого, а то и сам не будешь.

Коахигири стал приглядываться к людям.

И они ему не нравились.

И с каждым взглядом становилось тяжелее на его драконьем сердце. И однажды он не выдержал и решил свершить над человеком свой драконий суд.

И в тот же миг Коахигири упал на землю, прикованный прямо посередине Сферы Жизни.

Говорят, что, спустя много веков, из этого места подняли парящий Инориум. А далеко на краю Сахасала остались зубастые рваные острова, а залив между ними по форме напоминает дракона...

Резкий свист и крик разорвали ночную меланхолию Хьюго. Крупный орёл с наглейшим видом приземлился неподалеку. Вяленое мясо, разложенное пилигримом исключительно для собственной трапезы, углядели еще две птицы. Вскочив, Хьюго с криками принялся их разгонять и отвоёвывать право на ужин. Орлы, звёзды!.. Вот дурень. Видя, что над плато начинают кружить еще несколько, Хьюго присел и понял, что придется чем-то жертвовать. Он тихонечко оторвал несколько тонких лоскутов от дорожного одеяла — после стольких странствий его запах мог сбить с толку любого зверя, — и начал кидать ими в орлов. Вызвав панику, Хьюго одним движением спрятал еду. А нерумное ружье всегда лежало в легкой доступности — начищенное, заряженное, каким бы безопасным ни было место лагеря... Оно само оказалось у Хьюго в руках.

Выстрел сотряс ночной воздух. Один выстрел — больше пилигрим не позволил себе просигналить в вечерних песках. Хьюго думал, что выстрелит мимо, но всё-таки не удержался и запёк гузку наглейшего из посетителей.

Теперь у него была еда на долгое время.

И причина молиться всем звёздами сразу: ни один заметающий следы лис, каким бы забывчивым и обиженным орлами он ни был, не должен оглашать ружейными выстрелами сахасальские ночные пески.

Пока Хьюго досадовал на свою несдержанность, его глаза сами поднимались к единственной горячо любимой звезде. Он пообещал себе, что, если удастся выползти из этой ночи с миром, он когда-нибудь расскажет миру сказку о ней.

Спускаться с плато было очевидным, но глупым решением, и миссионер отказался от этой затеи. В конце концов, он уже был в единственном по-настоящему надежном убежище на вёрсты и вёрсты вокруг. Теперь оставалось лишь ждать, да уложить одеяла по-умному, не высовывать голову и делать вид, что не слышал ответных нерумных залпов с востока...