Упасть до дна

Глава 25. Обновлённое противоядие

15 лет назад.

Где-то там, в самой гуще запретного леса завыл волк, словно бы он знал, что только что умер Драко, и провожал его бессмертную душу в неизученные миры. Гермиона склонилась над остывающем телом; ей было всё равно, как долго она вот так просидела, всё, что было совершенно ясно — он не очнётся. Она даже не хотела вспоминать, что именно они сделали не так при приготовлении противоядия, да, и зачем об этом думать, если уже не исправить случившегося. Отсутствующий взгляд её скользил по чертам лица Драко.
Почему мёртвые выглядят так спокойно?
Руки Гермионы бессильно лежали на его груди, сердце её постепенно успокаивалось, но она до сих пор не могла до конца осознать произошедшее. Как она вернётся в Хогвартс без него? Как скажет, что Драко Малфоя больше нет в числе живых? Как она будет сидеть на зельеварении, зная, что дверь не отворится, и он не войдёт в класс, окидывая всех презрительным взглядом? Как ей теперь смотреть в глаза своим друзьям? Спектакль, предназначенный для Пожирателей, получился самым трагичным, а развязкой стала смерть, настоящая смерть Драко. Гермиона даже не могла заплакать, её словно не существовало сейчас, а слёзы замёрзли где-то внутри. Нужно быть сильной, но хочется быть слабой. Хочется заплакать, вытолкнуть из себя эту сдавливающую горло боль, хочется кричать до потери голоса, так почему же она спокойно сидит и смотрит на труп? Может быть, она сама стала трупом, живим трупом? Гермиона постепенно стала приходить в себя, а когда сознание вернулось окончательно, и она увидела рядом с телом Драко два пустых флакончика, закричала:
— Это не справедливо, он должен был очнуться!
К кому она обращалась? К Богу? К пустоте? К самой себе? Или просто кричала в порыве чувств?
Слёз по-прежнему не было.
Она схватила свою волшебную палочку, встала с пола и направила её в стену.
— Бомбарда! — выкрикнула она в гневе.
Деревянные щепки разлетелись во все стороны, не задев при этом саму Гермиону. Несколько раз она повторила это заклинание, взрывая всё, что попадётся ей на глаза. Так бывает: один плачет, когда ему больно, второй, кричит, а Гермиона крушила всё вокруг. От хижины, и без того избитой и перекошенной, вскоре остались одни стены. Она опустила, наконец, палочку и посмотрела на тело Драко, лежащее почти в самом центре этого беспорядка. На него упало несколько досок, и она резко бросилась к нему, откидывая деревяшки, освобождая Драко.
— Прости, — прошептала она, наклоняясь к его лицу. — Прости меня, прости... Это моя вина, это я сделала что-то не так. Оно должно было подействовать, ты должен жить!
Гермиона гладила Драко по белоснежным волосам; гнев и истерика сменились бессильным проливанием слёз. Она плакала так отчаянно, ей не хватало воздуха, голова болела, обещая взорваться изнутри.
— Как же так? — всхлипывая, проговорила она.
Скользнувшая из её глаз слеза, упала ему на щёку, разбиваясь о холодную кожу. В мгновение ока она впиталась в его остывшую кровь, смешиваясь с другими ингредиентами выпитого зелья, проникая в самую глубь, и, достигнув сердца, заставила его вновь биться. Как по волшебству, — но ведь это и было самое настоящее волшебство — он задышал. Ресницы затрепетали, кровь нагрелась до необходимой температуры, кожа приобретала здоровый цвет. Но Гермиона, склонившаяся над ним, сидела с закрытыми глазами, мотая головой из стороны в сторону, и поэтому не увидела воскрешения Драко. Он находился ещё без сознания, но уже начинал слышать какие-то звуки, а Гермиона, закрывая лицо руками, что-то шептала и заливалась горячими слезами. Наконец, Драко открыл глаза и увидел её склонившуюся над ним.
— Что произошло? — охрипшим голосом спросил он.
Говорить было очень трудно, во рту пересохло, ужасно хотелось пить, в глазах двоилось, а звуки слышались глухо и с эхом, словно со дна колодца. Гермиона сначала испугалась, решив, что у неё повредился рассудок, но внимательно всмотревшись в его лицо, неверяще улыбнулась.
— Как? — лишь это она смогла отчётливо выговорить, но голос был слишком тихим.
— Всё получилось? — снова спросил Драко, с тревогой смотря на Гермиону.
— Ты умер, по-настоящему умер, — шептала она. — Я использовала противоядие... ты оставался мёртв... я не знала, что делать... потом моя паника... твои глаза, они...
Она прибывала в лёгком шоке, а спустя мгновение истерично засмеялась и снова закрыла лицо руками. Драко испугался ещё больше.
«Может быть, это какой-то побочный эффект противоядия, и тот, кто его использует, сходит с ума?» — подумал он.
Гермиона продолжала смеяться.
Драко сел, оставаясь на грязном холодном полу, и обнял её, она уткнулась носом в его плечо.
— Успокойся, — прошептал он, гладя её по каштановым волнистым волосам, — я же жив, всё хорошо.
— Да, всё хорошо, всё хорошо, — повторяла она, словно в бреду.
Когда Гермиона успокоилась и вытерла слёзы, Драко выпустил её из своих крепких объятий. Он встал, осматривая пострадавшую хижину.
— Ты сражалась с ними? — спросил он.
— Нет, я просто немного перенервничала. Я же думала, что ты умер...
— Репаро. — Драко взмахнул волшебной палочкой, и некоторые доски собрались в прежнюю стену и потолок, но не все повреждения удалось исправить. Хотя крыша выглядела теперь намного лучше.
— А противоядие, оно подействовало? — Он всё ещё плохо соображал.
— Нет, ты умер и я... — голос дрогнул, но Гермиона попыталась удержаться от слёз.
— Всё в порядке? — заботливо спросил Драко и взял её ладонь в свою руку.
— Теперь да, — тихо ответила она.
— А как тогда я ожил?
— Я не знаю...
Драко больше не мог спокойно смотреть на страдающую Гермиону и снова обнял её.

Малфой-мэнор.

Запыхавшиеся и взволнованные Пожиратели (взволнованными были все кроме Фенрира Сивого) без стука вломились в дверь кабинета Люциуса. Можно было подумать, что весь путь от Хогсмида до поместья Малфоев они бежали. Малфой-старший сидел за рабочим столом и разбирал стопку очень важных бумаг.
— Люциус, — начал Сильвиус, подходя к нему, — Драко, он...
— Что-то случилось? — Люциус поднял на вошедших недовольный взгляд.
— Твой сын считает нас безвольными марионетками, — прорычал Сивый.
Люциус встал с кресла, взяв в руки бокал с бренди и нахмурился, что-то обдумывая, а потом нетерпеливо произнёс:
— Вы привели его?
Фенрир Сивый криво ухмыльнулся.
— Твой сын отравился у нас на глазах, — сообщил главный Пожиратель, откидывая капюшон и открывая смуглое лицо с правильными симметричными чертами; его длинные тёмные волосы доставали до плеч.
— Что ты сказал, Ноэль?
— Ты слышал, он не захотел становиться Пожирателем Смерти. Он мёртв.
Люциус уронил бокал на пол и бессильно опустился обратно в кресло. Четверо Пожирателей стояли перед ним и насмешливо смотрели, прекрасно понимая, что Тёмный Лорд теперь сделает с ним и его женой.
— Драко мёртв? Вы его убили? — послышался женский слабый голос.
Все пребывавшие в кабинете обернулись и увидели бледное лицо Нарциссы Малфой, стоящей в дверях. Люциус вскочил с места и подбежал к жене, поддерживая готовую свалиться в обморок женщину.
— Ваш сын, миссис Малфой, отравился сам, мы его и пальцем не тронули, — ответил Ноэль совершенно спокойным голосом.
— Ненавижу, — прошипела Нарцисса, отталкивая Люциуса.
С её глаз не упало ни слезинки, она не хотела плакать при этих чёрствых кровожадных Пожирателях, но сердце её, как только что обронённый бокал Люциуса, разбилось на маленькие кусочки, выливая яд в кровь. Её лицо исказила гримаса ненависти, и она достала волшебную палочку, направляя её на мужа.
— Авада Кедавра! — закричала Нарцисса.
***

Они стояли в объятиях друг друга уже несколько минут. Гермиона прислушивалась к неровному сердцебиению Драко, а он просто радовался, что жив, ведь это всё, что имеет значение. Полная луна светила очень ярко, свет её пробивался сквозь дыры в потолке и освещал эту пару. Полночь.
Никогда Гермиона не чувствовала себя настолько живой, ей словно только сейчас позволили дышать.
— Ты волновалась за меня? — Это было скорее утверждение, чем вопрос, но Драко хотел услышать ответ.
— Очень, — прошептала ему Гермиона в самое ухо.
Он улыбнулся, прижимая её ещё крепче.
— Я не знаю, как я буду жить теперь, но почему-то мне кажется, что ты будешь рядом.
— Буду, я теперь всегда буду рядом.
— А ты не будешь вновь плакать из-за меня?
«Вновь плакать из-за тебя», — повторила мысленно Гермиона и внезапно всё поняла.
— Драко, — неуверенно произнесла она, — я знаю, почему ты жив.
— Почему? — отстраняясь от неё, спросил он.
— Противоядие, это всё оно.
— Но ты же сказала, что противоядие не сработало. — Драко не мог понять, что же она хочет этим сказать.
— Сработало, но не все ингредиенты были верными.
— А какой был неверным?
— Слеза Пэнси Паркинсон, — улыбнувшись, прошептала Гермиона.
— А теперь объясни мне нормально, что же меня всё-таки воскресило, — потребовал Драко.
— Мои слёзы, — робко произнесла она, отводя от него взгляд.
— Что?
— Я заплакала, склонившись над тобой и, видимо, мои слёзы как-то смешались с зельем, активировали его и ты очнулся.
— Но я же... ты...
— Стала для тебя дорогим человеком? — продолжила она за него.
— Грейнджер, я...
— Я Гермиона! — перебила она.
— Послушай, у меня так болит голова, я словно с метлы свалился.
— И поэтому не хочешь думать о том, что я...
— Я не хочу сейчас думать вообще, — перебил её Драко.
Гермиона устало вздохнула и отошла от него. Зачем заставлять его произносить такие сложные слова как: «Да, ты стала для меня больше чем просто тень на холодной стене» или «Я полюбил, хоть отрицал такое чувство»? Если Гермиона смогла своими слезами оживить его, то тут всё ясно и без слов.